Часть 2

Начало гонений

29 июня (12 июля) 1917 года отец Сергий был награжден золотым наперсным крестом, выдаваемым от Святейшего Синода.
После октябрьского переворота отец Сергий продолжал служить в Иверском храме. Поскольку Община была лишена средств, на которые обеспечивалось прежде ее существование, и был ликвидирован капитал, на проценты от которого содержался причт, он, подобно многим другим священникам в это время был вынужден устроиться на государственную службу. Промыслом Божиим местом его работы стал юридический отдел Замоскворецкого совета депутатов. Получилось так, что именно в качестве служащего юридического отдела 5 февраля 1919 года он поставил свою подпись на договоре общины верующих, то есть его собственных прихожан, с Моссоветом о пользовании Иверским храмом и его имуществом. Встречается его подпись и на подобных договорах других церквей Замоскворечья. О том, что и в этой деятельности он оставался верен Церкви, свидетельствует составленный в январе 1920 года запрос, в котором отдел юстиции Моссовета требует в срочном порядке объяснить, на каком основании Замоскворецким совдепом, вместо ликвидации, домовые церкви сохранены и сданы группам верующих. Неизвестно, как повлияла бы эта бумага на участь отца Сергия, но Господь хранил Своего служителя, начальник Ликвидационного отдела Наркомата юстиции сам оказался под арестом, и неподписанный запрос так и остался лежать в архиве.
24 июня 1919 года журнальным определением Московского епархиального начальства отец Сергий был переведен из Иверского храма и назначен настоятелем храма во имя святых апостолов Петра и Павла на Большой Якиманке «ввиду выяснившихся особых духовных нужд» прихожан этого храма, как значится в послужном списке. Возможно, у этого перевода была и иная причина. Первыми подверглись закрытию и ликвидации именно домовые церкви, поэтому перевод отца Сергия в другой храм можно объяснить желанием спасти храм Иверской общины путем замены видного, энергичного и активного настоятеля другим - шестидесятилетним протоиереем Василием Кристальским, служившим прежде в храме Несвижского полка в Хамовниках. Новый настоятель часто болел, и активность его была невелика. В связи с этим весной 1920 года в Иверский храм был назначен второй, сверхштатный священник - отец Константин Ровинский, которому также приходилось ограничивать свою активность, чтобы избежать закрытия храма.
В августе 1919 года отец Сергий хлопотал о передаче в храм, настоятелем которого он стал, богослужебного имущества из закрытого домового храма святого Александра Невского и о разрешении богослужения в этом храме. Не оставлял он и преподавания Закона Божия. Он являлся секретарем Совета приходских общин во имя Святого Духа в Замоскворечье, которым были организованы богословские чтений (Закон Божий) для взрослых в храме святых апостолов Петра и Павла на Якиманке и для юношества - в храме Святителя Николая в Голутвине.
О духовных связях отца Сергия можно сказать пока очень немного. Два или три раза в храме Иверской общины служил святой праведный отец Иоанн Кронштадский. Частым гостем был епископ Анастасий (Грибановский). Когда после ухода отца Сергия в Иверской общине начались затруднения в связи с немощью нового настоятеля, протоиерей Алексий Мечев направляет туда нового кандидата на священство. Из архивных данных известно, что 12 июня 1920 года митрополит Трифон (Туркестанов) служил в храме святых апостолов Петра и Павла. Там же совершал богослужение архиепископ Нафанаил (Троицкий) 21 и 27 марта 1920 года.
26 марта 1920 года митрополитом Крутицким Евсевием отец Сергий был возведен в сан протоиерея «за отлично-усердную службу Церкви Божией».
В феврале 1922 года отцу Сергию «за выдающиеся пастырские труды разрешено Московским епархиальным советом принять и носить золотой с украшениями наперсный крест, поднесенный прихожанами».
В том же 1922 году он был арестован по подозрению в преподавании Закона Божия детям и содержался две недели в Доме предварительного заключения. Осужден не был.
4 апреля 1922 года проходило изъятие церковных ценностей в храме святых апостолов Петра и Павла. Как следует из одного документа, приходский совет принял решение о добровольной передаче церковных ценностей. По заявлению настоятеля для богослужебных нужд в храме были оставлены священные сосуды, кадило, дарохранительница, крест, дароносица.

Во время церковной смуты

В мае 1922 года, после заключения под домашний арест в Донском монастыре Святейшего Патриарха Тихона, произошел обновленческий раскол. Поначалу обновленцам удалось привлечь на свою сторону значительное число духовенства. Как следует из документов, в июне - начале октября 1922 года протоиерей Сергий Махаев был членом Московского епархиального управления, которое в этот период находилось в руках обновленцев. В качестве члена Московского епархиального управления он присутствовал на собрании духовенства третьего отделения Замоскворецкого сорока. Его резолюция встречается на двух прошениях, датированных 28 сентября и 2 октября 1922 года. На написанном рукой отца Сергия прошении в церковный отдел Отдела управления Московского Совдепа о проведении учредительного приходского собрания от 12 июля 1923 года имеется приписка: «Просьбу поддерживаю. Прот. В. Красницкий». Смысл данной приписки неясен, поскольку эти собрания были формальными и проводились в соответствии с постановлением ВЦИК от 3 августа 1922 года и инструкцией НКВД и Наркомата юстиции от 27 апреля 1923 года во всех приходах Москвы.
По-видимому, отец Сергий поначалу не разобрался в сути обновленчества и, будучи в известной степени простодушным, искренне считал, что это движение действительно открывает широкие возможности пастырской деятельности, основанной на истинно христианских началах. О том, что и в это время главным для отца Сергия была забота о ближних, свидетельствует протокол благочиннического собрания священноцерковнослужителей второго округа Звенигородского уезда, на котором 19 июля 1922 года он выступал по поручению ВЦУ.
Собравшиеся под председательством благочинного протоиерея Н. Виноградова приняли следующее постановление:
«Единогласно присоединиться к резолюции Московских столичных благочинных и обратить внимание ВЦУ на необходимость сохранения неизменности догматов веры и основных канонов Церкви... Считать необходимым скорейший созыв Всероссийского Церковного Собора».
Отсюда видно, что отец Сергий руководствовался мотивами самыми чистыми, и его цели расходились с целями настоящих, идейных обновленцев. Уездным духовенством отец Сергий был уполномочен ходатайствовать перед ВЦУ о выяснении правового положения духовенства в деревне. В ходатайстве, в частности, говорилось о несправедливом распределении земли по отношению к священнослужителям, не желающим снимать сан, и еще более несправедливом распределении налогов. Глубоких старцев из духовенства привлекают к трудовым повинностям, связанным с тяжелым физическим трудом. Кроме того, духовенство просит помощи в борьбе с лицами, «открыто заявляющими о своих атеистических убеждениях, но, тем не менее засевшими в церковные советы и бесконтрольно распоряжающимися как церковными суммами, так и церковными делами».
В подобном положении находился и по-прежнему служивший в Усове родитель отца Сергия, поэтому неудивительно, что все это принималось им близко к сердцу. Однако, когда отец Сергий разобрался в истинной сути обновленчества, он отошел от обновленцев и занял по отношению к ним непримиримую позицию. Свое значение возымели и настойчивые увещания братьев, убеждавших его в том, что добра от обновленческих реформ не будет.
В феврале 1924 года «Союз церковного возрождения», возглавляемый запрещенным в служении «епископом» Антонином (Грановским) добился передачи ему церкви Петра и Павла.
Возглавлявший «тихоновскую» общину протоиерей Сергий организовал среди прихожан, которых было не менее тысячи человек из числа жителей окрестных домов, сбор подписей, чтобы подтвердить неправомерность решения Моссовета. От имени приходского совета была подана составленная им апелляция заместителю наркома юстиции П. А. Красикову, и было организовано дежурство у здания храма. В связи с этим 22 февраля «епископ» Антонин (Грановский) подал на отца Сергия Махаева в Мосссовет донесение, в котором написал следующее.
В начале февраля православная община, пользующаяся храмом Петра и Павла, была ликвидирована. Об этом было «официально пропечатано в «Известиях» с объяснением причин ликвидации. Но старая группа не примирилась с потерею храма и, руководимая бывшим настоятелем храма священником Махаевым, стала принимать меры к возвращению себе храма. По обряду «Союза возрождения» в его храмах устраиваются открытые алтари. Так устроено в Заиконоспасском храме и в Николоямском. Так надлежало устроить и в Петропавловском».
В воскресенье 17 февраля «епископ» Антонин был вызван в четвертое отделение милиции для объяснений в связи с телефонограммой Отдела управления за № 528, запрещающей производить переделки в храме. 18 февраля он отправился в Отдел управления для выяснения дела и имел там имел беседу с ревизорами Новиковым и Митиным, передававшими храм. В беседе выяснилось, что «запрещение переделок в храме не стоит ни в какой связи с претензиями бывшей группы на возвращение ей храма... наоборот, возвращение храма не может произойти ни в каком случае, помимо других обстоятельств, уже из принципа авторитета Отдела управления, который уже официально опубликовал как о ликвидации прежней группы, так и о юридических причинах расторжения договора с нею». Телефонограмма была послана в связи с обращением Главмузея, выразившего озабоченность сохранностью иконостаса. «Епископ» Антонин ответил, что иконостасу ничто не угрожает, и поэтому 19 февраля заведующий церковным столом Фортунатов устно разрешил секретарю обновленческой общины Сергею Жирнову произвести перестановки.
«21 февраля [1924 года] община в лице десяти человек своих членов в час дня направилась в храм для производства нужных перестановок, чтобы в воскресенье 24 февраля открыть храм для богослужения. Между тем, за спиной у общины в массе населения, окружающего храм, происходило вот что. Бывший настоятель храма священник Махаев использовал все средства для возбуждения населения против новых владельцев храма. В самый день передачи храма новой группе 4 февраля местный диакон, явившись в храм, ораторствовал: «Не дадим, не дадим вам служить, нас тут две тысячи человек», - а Махаев брякнул: «Лучше пусть храм идет под клуб, чем отдавать его Антонину». Он же, Махаев, обратился с апелляцией против отобрания храма в НКЮ и пустил в приход сведения, что он, Махаев, был у Красикова, и Красиков его обнадежил, что храм останется за прежней группой, и Антонину передан не будет. Когда с неделю назад члены общины «Возрождения» явились на площадь храма для уборки снега, по требованию милиции, то дворник засвидетельствовал им, что священник Махаев внушал ему, дворнику, чтобы он не оказывал никаких услуг новым хозяевам и не убирал снега, так как храм скоро вернется к старым хозяевам. Когда в милиции была получена вышеупомянутая телефонограмма № 528, милиция почему-то вызвала священника Махаева и объявила ее Махаеву под расписку, а потом вызвала и епископа Антонина и объявила ее последнему, и этим поставила Махаева якобы в положение истца. Когда еп.[ископ] Антонин в Отделе управления спросил т.[оварища] Митина, какое отношение теперь к храму имеет Махаев и зачем его вызывали в милицию для объявления его не касающегося распоряжения, то Митин ответил, что милиция в это случае допустила ошибку. Между тем, Махаев эту ошибку широко использовал во враждебно-агитационных против возрожденцев целях. В воскресенье и понедельник он содержание телеграммы сделал известным среди населения, толкуя в благоприятном для себя смысле, что храм переходит обратно к старой общине, в этих-де видах, в ограждение ее интересов и сделано запрещение новым хозяевам трогать что-либо. Когда общинники-возрожденцы во вторник 19 февраля около шести часов вечера пришли вторично для уборки снега, то из случайных разговоров на месте для них стало ведомо, что старою общиною около храма организовано дежурство для недопущения новых хозяев в храм. Возрожденцы, не придавая серьезного значения этим россказням, в четверг 21 февраля в час дня явились в храм для производства предположенных перемен в храме. Когда через час подошел к храму запоздавший общинник С.[ергей] Жирнов, он нашел входные двери храма замотанными веревкой снаружи, т.[о] е.[сть] были предприняты кем-то меры совне закапканировать находящихся в храме лиц. Скоро стала собираться к храму толпа и стала напирать на дверь, требуя, чтобы ее впустили в храм. Возрожденцы оказались в храме осажденными толпой, которая разжигалась возгласами: «Наш храм ломают!» - и грозила взломать дверь и расправиться с находившимися там возрожденцами. Дело принимало неприятный оборот, и возрожденцы помышляли о том, как бы дать знать милиции. Около четырех часов дня Махаев явился в храм с милицией. Махаев привел милицию не для выручки возрожденцев, а для предъявления обвинения в самоуправстве и покушении на их храмовое достояние. Милиция потребовала прекращения работ, приказала запереть храм и повела всех в комиссариат для составления протокола. Махаев явился совершенно незаконно в качестве истца и простер свою самоуверенность до того, что потребовал себе передачи ключей от храма. К удивлению, представитель милиции поддержал его требование, ссылаясь на якобы распоряжение ГПУ, которая якобы по телефону аннулировала договор с возрожденцами и приказывает вернуть ключи старой группе. Махаев от удовольствия даже перекрестился. Но возрожденцы не нашли оснований исполнить это требование, эту совершенно незаконную претензию частного лица Махаева, а милиция, подумав, не настаивала на передаче ключей.
Ключи остались у возрожденцев, но с них взята [была] подписка, что они не войдут в храм без ведома и согласия милиции.
Возрожденцами произведены пока следующие переделки в храме: в главном алтаре сняты с петель царские врата и отставлены по сторонам. Для закрытия образовавшейся амбразуры передвинута запрестольная икона и установлена в нише бывших царских врат. В храме, в задней части его, у стены рядом с поленницей сложенных дров, оказались стоящими без употребления, примкнутыми к стене рядом престол и жертвенник, принесенные когда-то из ближайшей ликвидированной домовой церкви. Возрожденцы решили их использовать для своих целей и перенесли целиком на солею перед главным иконостасом, не успев прикрепить их к полу. Наконец, было снято ограждение левого клироса и отодвинуто в сторону немного, в этот момент явилась милиция, и дальнейшие работы были прекращены.
В приходе создалось возбужденное настроение, вызванное всецело вредной агитацией заинтересованного лица старой тихоновской общины священника Махаева, который все время будировал население сообщениями, что храм скоро будет возвращен им. Возбуждение было подогрето неосмотрительным и ошибочным действием местной милиции, которая совершенно некстати объявила Махаеву к нему не относящуюся телефонограмму № 528 и возвысила в глазах населения Махаева как защитника неприкосновенности храма, и тем вдохнула ему смелость агитировать против возрожденцев вплоть до требования отдать ему ключи от храма. Немалую роль сыграла и доверчивость возрожденцев, которые положились на словесное разрешение товарища Фортунатова, не предвидя осложнений на месте, подготовленных зловредной агитацией Махаева. Возрожденческая община просит Отдел управления принять меры к ликвидации махаевщины и содействия ей ко вступлению и пользованию храмом соответственно обряду «Союза возрождения».»
Власть была на стороне обновленцев. 28 февраля отца Сергия вызвали в Управление Моссовета, где сам Фортунатов предупредил его, что если при первом служении группы «Союза церковного возрождения» в храме святых апостолов Петра и Павла 1 и 2 марта возникнут народные волнения, то это будет поставлено в вину лично отцу Сергию. Для того, чтобы продемонстрировать «свою непричастность к непопулярности этой группы среди верующих и возбуждению против нее народа», он был вынужден уехать из Москвы на несколько дней.
Храм удержать не удалось, и 1 марта 1924 года отец Сергий подал митрополиту Крутицкому Петру (Полянскому) прошение следующего содержания: «Ввиду передачи нашего храма Управлением Моссовета группе верующих «Союза возрождения», прошу перечислить временно, впредь до решения дела в Наркомюсте, к храму святого Марона чудотворца, что в Старых Панех, прихожан, состоящих в каноническом общении со Святейшим Патриархом Тихоном, и причта в составе меня, диакона Федора Чемичева и просфорницы Марии Введенской».
Столкновение с обновленцами не прошло отцу Сергию даром, скоро он был арестован. Обвинялся он по статье 73-й Уголовного кодекса: «Измышление и распространение в контрреволюционных целях ложных слухов или непроверенных сведений, могущих вызвать общественную панику, возбудить недоверие к власти или дискредитировать ее...» Осужденные по этой статье карались лишением свободы на срок не ниже шести месяцев, при недоказанности контрреволюционности означенных действий - до трех месяцев принудительных работ. Осужден отец Сергий не был, но три месяца ему пришлось провести в заключении.

Добрый пастырь

В 1925 году отец Сергий служил вторым священником в храме святого Марона чудотворца в Старых Панех. Воспоминания родственников подтверждают, что отец Сергий был человеком очень деятельным и пользовался большой любовью прихожан. В храме к нему было трудно подойти, поскольку он всегда был окружен народом, желавшим получить от него совет и благословение. По этой причине он нередко подолгу не мог выйти из храма после окончания службы. Будучи бездетным, батюшка очень любил детей, подолгу возился со своими племянниками, часто приходившими к нему в гости. В ответ на его доброту и ласку дети его очень любили и с удовольствием делали участником своих игр.
Храм святого Марона чудотворца был закрыт властями в 1930 году. Следующим местом служения отца Сергия была церковь в Останкине. По непроверенным еще документально свидетельствам это был храм Живоначальной Троицы, службы в котором совершались до 1934 года. Квартира на Большой Якиманке была оставлена, и отец Сергий поселился в небольшом двухэтажном доме рядом с церковью. Здесь в начале тридцатых годов скончалась матушка Людмила, долго перед тем болевшая. По воспоминаниям очевидцев, и здесь любовь народная не оставляла доброго пастыря. Прихожане не только окружали его в церкви, но и приходили к нему домой, где их всегда старались упокоить и накормить. Когда племянница спрашивала батюшку, почему он так много времени уделяет своим посетителям, он отвечал: «А как же быть? Ведь это мои прихожане, я по-другому не могу». Он нередко что-то давал приходящим к нему в нужде, старался помочь всем и каждому.

«Не бойтесь убивающих тело...»

В 1937 году отец Сергий был назначен настоятелем Богоявленского собора города Ногинска (Богородска) Московской епархии. Некогда в одном из храмов Богородского уезда служил диаконом его дед.
Поселился отец Сергий на самом краю города в поселке Жуковка в семье Архипа Богачева. Дети соседей до сих пор помнят его доброту и любовь к детям.
Как можно заключить из отрывочных указаний следственных дел, отец Сергий оказывал помощь ссыльным священнослужителям и их семьям. Письма с просьбой об оказании помощи посылались на имя Анастасии Ивановны Кулевой, прихожанки Богоявленского собора, которую отец Сергий духовно окормлял.
Лето 1937 года было ознаменовано началом новой волны страшных репрессий. В августе были арестованы все члены церковного совета Богоявленского собора. Чтобы избежать закрытия храма, отец Сергий срочно организовал создание новой «двадцатки». В обстановке массовых арестов некоторые члены этой новой «двадцатки» заявили органам власти о своем выходе из нее; впоследствии это дало повод обвинять отца Сергия в том, что, организуя новый церковный актив, он оказывал давление на верующих и, кроме того, ввел в церковный совет «антисоветски настроенных лиц».
22 ноября 1937 года отец Сергий был арестован по обвинению в «контрреволюционной агитации» и заключен в тюрьму города Ногинска.
В тот же день он был допрошен помощником уполномоченного Ногинского районного отдела УНКВД Барковым.

• - Вы арестованы за активную контрреволюционную деятельность, признаете Вы это?
• - Никакой контрреволюционной деятельности я не проводил.
• - Вы лжете, следствие требует от вас правдивых показаний.
• - Я дал правдивые показания и еще раз повторяю, что я никогда контрреволюционной деятельности не проводил.
• - Следствием установлено, что Вы подложным, обманным путем привлекали верующих в церковную двадцатку. Дайте показания по этому вопросу.
• - Обманным путем я верующих в церковную двадцатку не вовлекал.
• - Следствием установлено, что Вы писали листовки контрреволюционного характера и распространяли их среди верующих. Признаете Вы это?
• - Никаких контрреволюционных листовок я не распространял и не писал.
• - Вы нагло лжете, листовка контрреволюционного характера обнаружена у Вас при обыске, написанная Вами. Дайте правдивые показания.
• - Эту листовку, изъятую у меня при обыске, писал я, но я ее выписал из церковных книг для себя лично...
• - Следствием установлено, что Вы после утверждения сталинской Конституции призывали верующих на активную организованную борьбу против советской власти и наносили гнусную контрреволюционную клевету по адресу сталинской Конституции. Дайте правдивые показания по этому вопросу.
• - Клеветы на сталинскую Конституцию я никогда не наносил и верующих к борьбе против советской власти не призывал.
• - Следствием установлено, что Вы в одной из бесед с верующими по возвращении из Московской епархии высказывали террористические намерения против коммунистов. Признаете Вы это?
• - Никогда я террористических намерений не высказывал.
• - Признаете ли Вы себя виновным в предъявленном Вам обвинении?
• - Виновным в предъявленном мне обвинении я себя не признаю...

В тот же день, 22 ноября 1937 года, начальник Ногинского районного отделения УНКВД лейтенант госбезопасности Васильев в обвинительном заключении по следственному делу священника Сергея Константиновича Махаева написал, что последний, «будучи враждебно настроен против советской власти и являясь одним из активных участников вскрытой контрреволюционной террористической группы бывших торговцев и церковников, активно проводил контрреволюционную агитацию среди верующих Ногинского района, призывая к организованной борьбе против советской власти, и высказывал террористические намерения. Помимо этого, писал и распространял среди верующих листовки контрреволюционного характера, рекламируя [их] как Священное Писание», и постановил направить следственное дело на рассмотрение тройки при УНКВД СССР по Московской области.
25 ноября 1937 года тройка при УНКВД СССР по Московской области на своем заседании постановила «Махаева Сергея Константиновича расстрелять».
2 декабря 1937 года священномученик Сергий Махаев был расстрелян на Бутовском полигоне под Москвой. В этот день Святая Церковь праздновала память святого мученика Варлаама.
Реабилитация состоялась в общем порядке 30 июня 1989 года.
На Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви 2000 года протоиерей Сергий Махаев был прославлен в лике новомучеников и исповедников Российских среди сонма иных священнослужителей, пострадавших в годы гонений. Память его празднуется в день Собора новомучеников и исповедников Российских и 19 ноября (2 декабря по новому стилю).